Первый квадрат.

[Объебос Объебосович]

• 
  Первый квадрат.

Меня зовут Клочкед. Но я пока этого не знаю.
Сегодня произойдет одно событие, которое я сочту маловажным, но оно в
корне изменит всю мою жизнь. А пока что я сижу на лавочке, в окружении
длинноволосого пипла, лениво переругивающегося матом и обсуждающего проблемы
найта и вписки. Вокруг бегают крысы странного рыжего цвета, сквозь тополиную
листву со скрипом продираются лучи послеполуденного солнца, а я сижу, смоля
"пегасину", и наблюдаю за окружающим пространством и существами, его
наполняющими.
Внимание мое привлекают несколько хиппарей. Их поведение не сильно
отличается от остальной массы, но... Эти отличия заставляют меня
приглядеться.
Трое менов и одна герла скучковались на скамейке и занимаются
непонятным процессом. Они стоят так, чтобы полностью загородить от
посторонних предмет их деятельности.
Тайна?..
Интересно. Люблю тайны...
Оглядевшись по сторонам я вдруг понимаю, что на них никто, кроме меня,
не смотрит. Наоборот, взоры всего пипла ощупывают всех проходящих мимо.
Летний воздух наполняется запахом стрема.
Ветерок доносит до меня резкий уксусный аромат. Я решаюсь и спрашиваю у
соседа:
-- Чего они там творят?
-- Эти-то... -- Лениво зевает сосед, не забывая, скосив глаза, оценить
меня на степень стремности. Тест мною пройден успешно: фенечки, хайер,
тусовка с пацификом, ксивник. Сосед еще раз позевывает и продолжает:
-- Мульку варят. Сейчас ширяться будут.
-- Мульку? Ширяться? -- Несмотря на годичный стаж в системе эти слова
мне пока что известны не были.
-- Колоться. -- Поясняет сосед. И внезапно добавляет со зверской
ухмылкой:
-- В вену!..
Мы пару секунд таращимся друг на друга.
-- А мулька -- это наркотик? -- Нельзя сказать, что мне страшно, но
встреча с живыми наркоманами...
-- Да, хуйня!.. Так, поебень и баловство.
Мне становится намного спокойнее...
-- Менты только за это свинтить могут...
За время беседы суета на скамейке наркоманов закончилась. Они взяли
тусовки и направились в кусты. В руке одного из хиппов я замечаю сверкнувшую
на солнце стекляшку. Шприц.
Ветки загораживают происходящее, но сквозь листву мне удается
разглядеть, как вся четверка садится на корточки и один из парней закатывает
рукав. Другой встает перед ним на колени, полностью загораживая мне обзор.
Через полминуты он сдвигается в сторону и мне видно, как рука, на которой
видна полоска крови, сгибается в локте. Ее обладатель выходит из укрытия.
Вид у него отрешенный. На лице проступают первые признаки надвигающегося
блаженства. Он шустрыми взглядами окидывает тусовку и направляется прямо ко
мне.
-- Курить есть? -- Его голос сух, словно он не замечает ничего, кроме
приведшей его ко мне цели.
-- На. -- Я протягиваю ему пачку.
-- Спасибо. -- Его голос ломается, как пересушенный лист. Звуки скребут
по небу и вываливаются изо рта странными угловатыми кусочками речи.
Закрыв глаза он курит, затягиваясь глубоко, задерживая дыхание на
каждом вдохе табачного дыма. Краем глаза я наблюдаю за ним.
Удивительно. Наркоман, а выглядит как обычный человек. Руки, ноги, даже
голова есть. Непонятно...
Я никогда не задумывался над тем, как же должен выглядеть потребитель
наркотиков. На карикатурах из журнала "Здоровье", они измождены до предела,
у них бешеные глаза, в руках -- гигантские шприцы... А тут... Ничего
похожего.
Вздохнув, он открывает глаза, чтобы увидеть остальных наркоманов,
выходящих из-за кустов. Они возбужденно, в полголоса, переговариваются,
продвигаясь к моей скамейке, и присоединяются к уколотому товарищу.
-- Не кислая? -- Герла бухается рядом со мной и отбирает мой бычок.
-- Не... Хорошо пошло...
-- А то мне что-то веняк обожгло... -- Девица глотает дым и растекается
по крашеным брусьям. По ее неумытой мордашке блуждает сладостная улыбка,
кажется еще немного и девичье тело закапает на растущую под скамьей траву.
-- Пойдем за еще одной банкой? -- Томно, словно он голубой, вопрошает
делавший уколы.
-- В пизду. -- Машет рукой герла. -- Давай сначала оприходуемся...
Некоторое время они сидят молча, погруженные в свои, непонятные для
непосвященных, мысли. Или это всего лишь видимость мыслительной работы, и
они целиком отдались утонченному смакованию наркотических ощущений?
Солнечный диск медленно заползает за крышу дома.
А я сижу, окруженный наркоманами с отрешенными лицами и не знаю, "да"
или "нет".
-- Пошли в драгу. -- Говорит третий, до сих пор молчавший парень. Они
встают и тут, неожиданно для самого себя я...
-- А можно, я с вами?
Неужели это мои слова? Почему я их сказал? Неужели я решился
попробовать НАРКОТИК? Но я же не хочу этого, на самом-то деле! Или хочу, но
боюсь признаться в этом себе самому? Почему же я признаюсь в этом совершенно
незнакомому пиплу?
-- А ты торчишь?
-- Нет.
Все, и я в том числе, удивленно переглядываются.
-- Тебе, наверное, надо объяснить кой чего... -- Чешет жидкую бороденку
делавший уколы. -- Тебя звать-то как?
Я называюсь.
-- Погоняло есть?
-- Нет пока...
-- А я -- Радедорм. Это, -- Кивок в сторону первого уколотого, --
Нефедыч. Это, -- Кивок в направлении второго парня, -- Джеф. Герлица --
Мулька. Ну, пошли?..
Мы поднялись. Уходя с тусовки, я оглянулся. Но никто не вскочил со
своего места, никто не закричал:
-- Стой, куда же ты, мудила?!
Все были заняты. Они сидели, пиздили и тусовались.
Мы шли по кривым московским улочкам. Нефедыч, Джеф и Мулька впереди, а
я с Радедормом чуть поодаль.
-- Ты сам этого хочешь? -- В тоне Радедорма не было ничего
назидательного, усталые слова нехотя извлекались из глотки, словно ему
каждый день приходилось просвещать наркоманов-новичков.
-- Ну, да. Хотелось бы попробовать. -- Непонятно зачем упорствовал я.
-- Только...
-- Да ты говори, не стремайся...
-- Я слушал, что первую порцию бесплатно, а когда втянешься...
-- Пионер!.. -- Заухмылялся Радедорм. -- Ты начитался брошюрок про
западных торчков? Да? Так это там и с гариком.
-- Кто это, Гарик?
-- гречка. Он же диацетилморфин. На него подсесть как не хуй делать.
Это ж опиат.
Мулька, она не такая...
-- Мулька? Это та герла?
-- Не-е!.. -- Наркотический смех стал громче и раскатистее. -- Ее
погоняло от мульки и пошло. Очень она ее любит.
-- А цена-то?
-- Шесть-восемь копеек.
-- И все?!
-- Все!
Несколько минут я переваривал услышанное. Нет, тут должен быть
какой-нибудь подвох. Может сам укол дорого стоит? Но спросил я совсем не
это:
-- Но привыкнуть-то можно?
-- Если очень постараться, то можно все! Мулька, это такая поебень,
которая не входит в обмен веществ. Ты тащишься и все. А отходняк -- как
похмелье после стакана портвея.
-- Кайф-то какой?
-- М-м-м... Словами это не передать.
-- Ну, на что похоже?
-- Примерно, как кофе обпился... Только еще концентрированнее.
Кофе? Портвейн? Вещи знакомые и приятные. Эти названия убаюкивали и
возбуждали одновременно. Видать есть что-то в этой мульке, не за просто хуй
вся эта кодла ею балуется...
-- Кто в драгу пойдет?
Джеф и компания стояли возле аптеки и поджидали нас. Мулька повернулась
ко мне и ласково так, мяконько прощебетала:
-- Может ты?..
-- Точно! -- Поддержал Радедорм, -- Ты вида не стремного. Не засветился
пока. Давай!
На каком-то странном автопилоте я кивнул и пошел в аптеку.
-- Стой! Чего брать-то знаешь?
-- Мульку...
-- Ага. Этот джеф у нас мулькой зовется... -- Хмыкнул Нефедыч и я
понял, что не хочу узнавать его ближе.
-- Идешь в хэндовый отдел, ручной, спрашиваешь: эфедрин есть? Тебе
говорят 2-х и 3-х процентный. Ты берешь два пузырька трехпроцентного. Это 16
копеек. Понял? Прайсы есть?
-- Понял. Есть.
В аптеке оказалось совсем не страшно. Мне без лишних слов выдали три
пузырька. Один я заныкал, так, на всякий случай, а два других зажал в
потеющей ладони и вынес в вечереющий город.
-- О, ништяк! -- Обрадовались наркоманы.
-- Где забодяжим? -- Полюбопытствовал Джеф.
Радедорм заныкал пузырьки в тусовку и почесал бороду:
-- В парадняке.
И повел дворами, точно зная конечный пункт маршрута. Им оказался
старинный четырех- или пятиэтажный домина с черной лестницей. На ней-то мы и
расположились.
-- У кого стрем-пакет? -- Шепнул Радедорм.
С каждым вздохом вокруг меня сгущалась атмосфера романтического делания
чего-то противозаконного, но приятного, как ебля...
Все делал только сам Радедорм. Он расстелил на ступеньке газету, извлек
пузырьки с оранжевыми этикетками, зубами сковырнул с них жестяные колпачки.
Откупорил, положив серые резиновые пробочки перед каждым из пузырьков. Потом
на свет появился еще одна аптечная склянка, из которой в выемки пробочек
были насыпаны горки черно-красных кристаллов.
-- Что это? -- Тихо, как мог, спросил я.
-- Марганцовка.
В руке Радедорма появился небольшой шприц и мерзавчик. От бутылки
воняло уксусом. Он-то и наполнил шприц до краев. Радедорм осторожно влил в
каждый из пузырьков эфедрина по половине шприца. Затем произошло странное.
Взяв пробочку с марганцовкой, Радедорм вывалил ее содержимое в эфедрин и ею
же закупорил! Прозрачная жидкость немедленно стала густо-фиолетовой. Такая
же участь постигла и второй пузырек.
-- Промой баян. -- Радедорм протянул шприц Нефедычу. Тот достал бутылку
с прозрачной жидкостью, стакан, наполнил последний из бутылки и начал
набирать ее в шприц, а затем выпрыскивать на нижние пролеты лестницы.
-- Что он делает?
-- Машину полощет. Чтоб лишнего уксуса не было...
В это время Радедорм, сидя на ступеньках, исполнял странный танец:
придерживая большими пальцами пробки зажатых в обеих руках пузырьков, он
активно тряс кулаками, то в такт, то в разнобой. Иногда он останавливался,
смотрел пузырьки на просвет и снова продолжал взбалтывание.
Все, словно замерзшие, наблюдали за этими движениями. Мне тогда
показалось, что Радедорм -- это что-то типа гипнотизера, заставляющего всех
подчиняться своей непредсказуемой воле. Или он алхимик? Колдующий над
пузырьками, составляющий из элементарных и доступных компонентов нечто
непостижимое, вроде философского камня, дарующего власть и вечное
блаженство.
-- Готовьте петуха. -- Гордо шепнул Радедорм, продолжая потряхивать
пузырьки, но уже менее активно. Заметно было, что жидкость в них приобрела
темно-коричневый цвет. Пространство под пробкой сплошь заполняли мелкие
пузыри.
-- Держи. -- И Радедорм передал Джефу один флакончик. Хиппарь осторожно
принял его, так же, как Радедорм, с силой придавливая пробку.
В пальцах изготовителя мульки появилась длинная толстая игла. Он
осторожно воткнул ее в резину и проколол пробку насквозь. Раздалось слабое
шипение и на толстом конце иголки появились коричневые пузырики.
-- Готово. -- Радедорм торжествующе огляделся. Заметив, что все смотрят
на него, он прошипел:
-- Что, петуха всем впадлу наматывать?!
Засуетился Нефедыч. Он запустил руку в тусовку, достал медицинскую
иглу, двойника продырявившей пробку, и начал медленно наматывать на нее
шматок ваты размером с два ногтя большого пальца. Получилась плотная ватная
груша.
Радедорм снял с пузырька крышку с иголкой, осторожно, чтобы не
испачкаться в коричневой массе, передал это сооружение Джефу:
-- Проткни свой.
Джеф нашел в перилах лестницы развилку и, заведя пробку за нее,
освободил иглу. Но когда он собирался продырявить доверенный ему пузырек,
палец его соскользнул и крышечка с хлопком покинула насиженное место. Описав
дугу, и разбрызгивая в ходе полета мелкие брызги, она покатилась по
ступенькам. В воздухе повис слабенький запах горького миндаля.
-- Сорвалась. -- Проговорил Джеф, удивляясь, как же такое могло вообще
случиться. Он поставил пузырек на ступеньку рядом с Радедормом и отошел,
слизывая с пальцев темные капли.
-- Дайте в руки мне баян! -- Пропел Радедорм, ставя свою склянку ко
второй:
-- Я порву его к хуям!
Из бездонной тусовки появился еще один шприц, поболе первого. Радедорм
присоединил к нему иглу с "петухом", поводил поршнем вверх-вниз. Глаза его
начали радостно блестеть. Он улыбнулся, и бормоча что-то под нос взял со
ступеньки пузырек. Опустив в него иглу с ваткой, он ловко перехватил шприц и
большим пальцем начал оттягивать поршень.
Сначала ничего не происходило. Потом в баллончике шприца появилась
первая капля и он начал наполняться прозрачной, слегка желтоватой жидкостью.
Жидкость пузырилась.
Джеф наматывал второго петуха, а Нефедыч и Мулька не отрываясь
наблюдали за заполнением баллончика. Вскоре, когда тот был почти полон,
Радедорм прекратил отсасывание и отсоединил иглу, оставив ее в пузырьке.
-- На, выбирай себе. -- Протянул он остатки Нефедычу. Тот сразу
принялся за это дело. Сам же Радедорм, прекратив обращать внимание на что бы
то ни было, нацепил на шприц новую, тонкую иголку и закатал себе рукав.
Показалось предплечье, на нем виднелись цепочки небольших коросточек.
Радедорм издал радостное шипение, взял шприц в рот и перетянул руку манжетом
рубашки.
Взбухли серые кабеля. Я заворожено смотрел на выпирающие из-под кожи
вены, палец Радедорма, который надавливал на них.
Наконец, наркоман принял решение. Он извлек шприц изо рта и нацелился
иголкой в найденное место:
-- Ну, не подведи, старый добрый рекордишник! -- И игла продырявила
кожу.
-- Контроль, ты где? -- Бормотал Радедорм, зачем-то пытаясь большим
пальцем оттянуть поршень. В прозрачную жидкость брызнула кровь. Она
неширокой струйкой потекла вниз, стелясь по внутренней стороне стеклянного
баллончика, не смешиваясь с раствором наркотика.
-- Погнали. -- Шепнул Радедорм, он шевельнул рукой, манжета, ее
перетягивающая распустилась и упала прямо на то место, где был воткнут
шприц. Но наркоман, не обращая на это внимания, начал вводить мульку.
Секунд пять -- и шприц был пуст.
Рывком выдернув иглу из руки, Радедорм протянул шприц. Джеф тут же его
взял. За мгновения, пока отверстие от укола оставалось без присмотра, через
него уже вытекло сколько-то крови, оставляя на коже темно-красную полоску.
Отдав инструмент, Радедорм прижал дырку пальцем и медленно откинулся на
пыльные ступени.
Пока он лежал с закрытыми глазами, Джеф сполоснул шприц от крови, взял
пузырек, и, нацепив торчащую из него иглу на шприц, стал набирать раствор
мульки.
Неужели он хочет уколоться тем же шприцом? Я недоумевал, ведь шприцы
надо кипятить, стерилизовать, иначе...
-- А вы все одним?.. -- Наклонился я к Нефедычу.
-- Не стремайся. -- Он взял меня за локоть и доверительно впился
взглядом в мои расширенные глаза. -- Мы чистые. Гепатита ни у кого нет и не
было. И вообще, мулька хороша тем, что она сама антисептик. Через нее не
заразишься.
Джеф уже наполнил шприц, а Радедорм не подавал признаков жизни.
-- Подержи... -- Попросил Джеф Мульку. Та с готовностью обхватила его
бицепс обеими руками. Джеф не стал садиться и долго готовиться. Он чуть ли
не с размаху всадил иглу и сразу же начал жать на поршень, вдавливая в себя
наркотик.
Закончив, он отдал шприц Нефедычу и сполз по стенке.
-- С ними все в порядке? -- Спросить, кроме переминающейся с ноги на
ногу Мульки, было уже некого.
-- Ага... Приходуются.
После этого она на меня посмотрела. И я понял, что она ни за какие
коврижки не уступит мне свою очередь. Я буду последним. Странно, оказывается
я еще лелеял какие-то надежды...
Пока Мулька колола Нефедыча очухался Радедорм. Я тут же пристал к нему:
-- Что, от этого так сознание теряют?
-- Не-е... Это приход. Его надо чувствовать...
Да, -- Вдруг переменил он тему, -- Ты до сих пор хочешь сесть на иглу?
Я кивнул, понимая, что это "сесть на иглу" должно означать приобщение к
клану потребителей наркотиков.
-- Что ж, запомни этот день! Сегодня ты впервые ширнешься. Ширяние --
это не простое баловство, это погружение в неизведанные глубины твоей
психики, это путешествие в мир, в котором ты никогда еще не бывал, мир
удивительный и странный, не похожий ни на что виденное тобою раньше. Ширка
-- это философский процесс. С каждой последующей вмазкой ты будешь все
сильнее погружаться в эту философию, постигать ее и, вместе с ней постигать
и себя...
-- Потише вещай. Болтушка напала? -- Прошипел с пола Джеф.
-- Приходуйся, давай. -- Добродушно проворчал Радедорм и продолжил, но
уже значительно тише:
-- Это путь, с которого уже нет возврата. Но не бойся, используй свой
шанс, чтобы изменить себя и стать выше недоебаной толпы ебучих урелов, не
знающих кайфа вмазки. Ты будешь выше пидорасов-совков, ты будешь ссать и
срать им на лысины, пролетая над их безмозглыми бошками. Ты будешь ебать
всех самых красивых баб и никто тебе в этом не помешает. Ты будешь свободен
от условностей и хуиных комплексов, которыми напичкал тебя красножопый
совок, который только и стоит того, чтобы засандалить ему километровым
хуилой, чтоб разорвать к ебеням все его задроченные кишки и чтоб издох он в
страшных муках не в силах отсосать сам себе!..
Слова пролетали мимо меня, почти не затрагивая сознание. Заботило меня
одно: Мулька лежала уколотая, а Джеф набирал в шприц, уже ширнувший четверых
сегодня (а за все время его жизни?..), остатки мульки. Сколько их? Сколько
мне достанется? И достанется ли вообще?
Но Джеф закончил процедуру выбирания и улыбнулся. Он улыбнулся мне:
-- Готов?
В горле стало неудобно, словно мне вставили, без на то моего согласия,
чужой протез. Горький и скребущий.
Я судорожно кивнул, рукав и так у меня был закатан выше локтя.
-- Может сядешь?
Сказать, что я сел, значит соврать. Я бухнулся на холодные жесткие
ступени и протянул руку.
-- Поставь локоть на колено. -- Приказал Джеф. Пришлось повиноваться.
-- Нефедыч, перетяни ему.
И Нефедыч обхватил своими лапами мою несчастную руку.
-- Не смотри, если страшно, -- Разродился советом Джеф, но я решил, что
мне не будет страшно, что я буду смотреть как...
Игла вонзилась в мою руку. Боли почти не было. Разве что самую малость,
на которую и внимание обращать совестно.
-- Классные веняки. -- Шептал Джеф. -- В такие с закрытыми глазами
ширять можно.
Пока он это говорил, в шприце показалась кровь. Моя кровь.
Сейчас...
Нефедыч убрал сдавливавшие руки и Джеф начал медленно вводить в меня
мульку. Наркотик. Неужели это я?..
-- Если станет нехорошо, говори сразу.
Я замотал головой.
-- На приходе резких движений не делай и закрой глаза.
Вдруг шприц выдернули. Оказывается все... Наркотик в крови. Кровь во
мне. А где же приход?
Я мерз на ступенях, смежив веки и исподтишка поглядывая за новыми
приятелями. Я боялся, что пока я тут лежу, они тихо съебутся и оставят меня
одного...
Вы ждете описания того, что со мой произошло после укола?
А почти ничего!
Я не понимал, чего надо ждать. Я сжался внутри. Я боролся со всем, что
хоть на гран могло показаться странным.
Я ждал немыслимых ощущений, а их-то и не было! Я подготовился к
галлюцинациям, но, вот хуйня, ни хуя подобного!
Да, появилось какое-то приподнятое состояние. Да, захотелось пить и
ссать. Да, на языке появился привкус горького миндаля. Ну и что?
И это все?
Ради этого люди рискуют жизнями? Ради этого идут на риск быть
посаженными в тюрягу?
Непонятно...
Поебень какая-то.
И ничего страшного.
Эта мысль меня успокоила. Хотя нет, я был слегка возбужден, хотелось
рассказать всем о том, насколько напрасны, безосновательны, неприпиздны были
все мои страхи.
-- Ну, как? -- Наклонился надо мной Радедорм.
Мне не хотелось его огорчать, ведь он поделился со мной, хотя эфедрин
был куплен на мои кровные, ведь он все это сделал, хотя и по моей просьбе,
ведь...
-- Хорошо... -- Выдавил я из себя.
И понял, что не соврал.
Легкое тело. Ясные мысли. Что еще надо?
Потом мы долго тусовались по вечерней Москве. А вечером, почти ночью, я
пришел домой и что-то писал до самого утра...